С радостью узнали жители соседних с Уздой населенных пунктов о том, что районные “Дожинки” пройдут в этом году в Зеньковичах. Активно обсуждали эту новость и в Борках. Старшие люди стали вспоминать кое-что из истории колхозного движения, в частности, что когда-то в этой деревне было свое коллективное хозяйство.

Своеобразные мужские посиделки проводились в доме старожила деревни Василия Ивановича Курневича. Родился он в 1937 году, разумеется, о довоенном времени сам ничего не помнит, но многое знает из воспоминаний родителей, старших людей. А про деревенскую жизнь второй половины сороковых годов да позже и сам расскажет. Интересно в очередной раз послушать об этом его сыновьям Владимиру и Николаю, которые сейчас живут в Зеньковичах и Узде, а также односельчанину Александру Курневичу, с которым чаще приходится пересекаться по многим делам.

Большинство крестьян до войны были бедными, — рассказывает Василий Иванович. — Вот мой дом, а соседа Петра Махнача — через двадцать метров. В 30-е годы их разделяли пять четырехметровых полосок земли разных хозяев. Малоземельными были почти все, за исключением разве человек пяти-семи, имевших по несколько десятин (одна десятина — примерно 1,7 га). Поэтому и в колхоз вступали с охотой. Хозяйство назвали «Путь Ленина», первым его председателем был человек из Сыманчиц, его фамилию не помню. Под раскулачивание из нашей деревни, кажется, никто не попал.

Свои колхозы были и в Чурилово, Теляково. Родители, Иван Максимович и Надежда Васильевна, отдав в коллективное хозяйство коня, воз, плуг, барану, другой инвентарь, ходили на бригадные работы. Детей на день отдавали в сад-ясли (были такие и в Борках, и меня туда водили). Имелись свои коровник, конюшня, свинарник, овчарня. Электроэнергию вырабатывал движок, который называли “Нефтяником”, так как работал и от солярки, и от керосина. А сколько было радости, когда появилась первая машина-полуторка! Правда, она сгорела в гараже от пожара в начале июня 1941 года. Молотили уже не цепами, а механической молотилой. Работала своя лесопилка, где циркуляркой резали доски, изготавливали гонту для крыш (до этого крыши были преимущественно соломенные).

В начале Великой Отечественной войны колхозную землю разделили поровну между членами хозяйства. Машинист молотилки Семен Дубовский поснимал с нее все запчасти, одна рама осталась, а после освобождения все на место поставил, сюда даже привозили обмолачивать зерно из Чуриловского колхоза «Красный борец» , из Теляковского «прогресса». Борковский колхоз возглавил пожилой партизан Можейко из Могильно. Через три года он передал руководство также бывшему партизану, но значительно более молодому Ивану Бендзю. Его жена Довгулевич, родом из Сокольщины, колхозный бригадир, стала депутатом Верховного Совета СССР (“как сейчас помню, — вспоминает В. Курневич, — огромные агитплакаты, на которых рядом портреты одного из руководителей Беларуси Пономаренко и Довгулевич, наших депутатов”).

В 1949 году председателем колхоза впервые стал борковец Петр Чаглей (его в деревне называли Руль). Но недолго он руководил — через год произошло объединение с чуриловским колхозом, объединенное хозяйство имени Буденного доверили Навроцкому. Стало больше техники — от Узденской МТС. А потом колхозы начали укреплять руководящими кадрами с партийного и хозяйственного актива. Из Узды прислали в Борки Кухарчика, в 1955 году — партработника из Минска Глушкина. Не было в то время зоотехников, агрономов, инженеров, бухгалтеров со специальным образованием, второй должностью после председателя считался счетовод.

— Хорошо помню послевоенные мужские посиделки, где нередко обсуждались и колхозные дела, — вспоминает Василий Иванович. — Соберутся вечером в доме, накурят так, что нам, подросткам, и дохнуть тяжело. А начнут спорить — к хрипоте. В Борках были две полеводческие бригады, позже, в 60-е годы, когда я стал бригадиром, на работу выходили 65 женщин, 27 мужчин, отдельно действовала бригада строителей. На ферме было около пятисот голов крупного рогатого скота на откорме, десятки лошадей, овец, свиней. Построили клуб, имелись общественная баня, своя школа, фельдшерско-акушерский пункт. Веселее, чем сейчас, была жизнь. Летом после работы устраивали танцы на улице. Побрызгаем песок водой, чтобы пыль прибить, и танцуем. Были свои гармонисты — Язук (он еще с довоенных времен славился в округе), Михаил бурый, Костя Дубовик. А запевают девушки-далеко слышно. Умолкнуть наши-доносятся песни из Чурилова, Калининска, Сыманчиц.

Славилась деревня трудолюбивыми людьми. В особом почете были первый в нашей местности водитель Петр Таран, трактористы Павел Белокопыцкий, Константин Дубовик, Василий Старовойтов и Ольга Черноус, приехавшая в Борки за мужем из Старых моргов (Петр Черноус, бывший фронтовик, добросовестно работавший в полеводческой бригаде). Зачинщиком в работе были и участник финской кампании, бывший пулеметчик, а после войны-пастух, полевод Николай Кожушко, конюх Павел Шишко, полеводы Иван Селедец, Анна Курневич. Эфтя Семенчик и в полеводческой бригаде была среди первых, и не хуже родной матери ухаживала за шестерыми детьми.

Василий Курневич в 17 лет отправился на заработки на Урал. Там, в тайге, услышал известие о смерти Сталина, вместе со взрослыми лесорубами плакал, подписал по поводу смерти «отца народов» совместное обязательство соблюдать ежедневную норму выработки на лесоповале не менее чем на 120 процентов. Недолго поработал и в Карело-Финской АССР, вернулся в родную деревню, где ему доверили возглавить сначала полеводческую бригаду, а после строительную, избрали председателем объединенной с зеньковичским и жирмоновским колхозами хозяйства «Рассвет».

Всего пришлось увидеть, многое пережить, — говорит Василий Иванович. — Трудно было привыкать сельчанам, которые издревле жили, работали на земле, к новым условиям хозяйствования, советским законам. Сначала же пытались нас убедить, что при коммунизме ничего личного на подворье не будет, только коллективный труд и имущество обеспечат всем счастливую жизнь. Коня держать дома нельзя, а на каждую корову, свинью, овцу, курицу, сотку земли установили налог. Кроме того, был и естественный сбор: от каждой коровы сдай в год 220 литров молока, от свиньи — 44 килограмма мяса и шкуру, 75 яиц, определенное количество картофеля. Позже налоговое законодательство стало легче (после смерти Сталина установили единый налог на землю — 6 рублей 66 копеек за сотку), естественный сбор отменили, но действовали многие ограничения на реализацию выращенной в подсобном хозяйстве продукции — только в колхоз! Но все равно люди работали усердно, верили в светлое будущее, хотели как можно больше сделать и на общественном поле, ферме, и на собственном подворье. Если бы я в те годы, являясь бригадиром, допустил такой упадок земельных угодий, что наблюдается кое-где в последнее время, меня сразу бы арестовали за вредительство и отправили далеко-далеко…

Внимательно слушают ветерана колхозного дела односельчане, сыновья. Многое из услышанного они воспринимают сегодня с определенным недоверием («Неужели такое было, неужели это возможно?»), иногда — с завистью («Жили же люди, и куда это все делось?”). Да это-наша история, и пока живут еще ее свидетели, надо знакомиться, изучать, анализировать и делать соответствующие выводы.

Виктор СОБОЛЕВСКИЙ