В деревне Красный Клин, едва ли не самой отдаленной от райцентра (свыше тридцати километров, у границы с Пуховичским районом), живет одна из старейших жительниц нашего района. В июле этого года Анне Никифоровне Пархимчик исполнится 96 лет. Многое повидала-пережила женщина, есть у нее и воспоминания, связанные с Великой Отечественной войной.

Шестеро детей было в семье Никифора Куприяновича Зиновенко и его жены Елены Михайловны, да только трое дожили до пожилого возраста. Троих потеряли маленькими, притом трехлетнюю дочь и пятилетнего сыночка похоронили в один день – скосила тяжелая болезнь. Болела и старшая дочь Аня, но ей посчастливилось выкарабкаться. Лечились сами как могли, не было врачей в 20-30-е годы прошлого века в их глубинке…

Организовались колхозы, родители работали за палочки-трудодни, и дети вынуждены были с малых лет выполнять нелегкие крестьянские обязанности. Аня до войны окончила пять классов школы в Шацке, куда за пять километров пешком добиралась. А летом-работала. Вместе со взрослыми серпом жала рожь, ходила на сенокос. Вспоминает, как из-за нехватки мужских рук ее и подругу-ровесницу Ольку научили держать косу в руках, и уже через несколько недель девушки-подростки становились рядом со старшими в загонку, клали в прокосы травы. Вечером кто – то из мужчин наклеивает литовку, а с восходом солнца, с росой-снова за работу.

Занимались таким нелегким делом и в первые месяцы, годы войны. Запомнилась Анне Никифоровне, как в июне 1941 года отступали красноармейцы. Где-то за лесом гремели пушки, а группа советских солдат двигалась мимо их деревни Малиновка (там, рядом с Красным Клином, жили в то время Зиновенко) в сторону леса. А тут немцы наскочили. Успели наши воины забежать в густую рослую рожь и уберечься от расправы. Потом еще в течение нескольких недель заходили в деревню одинокие и небольшими группами армейцы-обпыленные, голодные, раненые, в потрепанной одежде. Сельчане, хоть и боялись, да втихую принимали их. Чем могли кормили, меняли оборванные обноски на гражданскую одежду.

Ничипор Зиновенко с первых дней ушел на фронт, воевал в одном из строительно-инженерных подразделений, занимавшихся возведением временных мостов, понтонных переправ. Был ранен, но вернулся в строй, войну закончил на территории Германии. А в это время в его скромном деревенском доме жили кроме жены с детьми его брат, сестры с племянниками – всего свыше десяти человек. Самим не хватало еды (иногда дети, взрослые из одной мисочки хлебали пустую затирку), одежды, но делились последним и с отступающими советскими воинами, а позже с партизанами. Елена Михайловна рассуждала так: может, где-нибудь и мой муж попал в беду, голодный да холодный, может, и ему кто помогает. А Анночка с младшим братом Володей шла ночью на сжатое поле, чтобы украсть из скирды несколько снопов хлеба-мать обмолотит, хотя на горшок каши будет.

Оккупанты свирепствовали, чувствуя, что чаяниям на обещанное Гитлером быстрое завоевание Советского Союза не суждено сбыться, что после удач в первые недели войны наступление на фронтах сдерживается и в глубоком тылу ширится размах партизанской борьбы и неповиновения оккупационным властям со стороны мирного населения. Помогали им и местные полицаи. Особенно запомнился жителям Малиновки, других окрестных деревень бобик по имени Шурка. Откуда он появился в здешней местности, никто не знал, но боялись его не только семьи, которые хоть каким образом были связаны с партизанами, не только родственники бывших партийных или советских работников. Шурка шел по улице с винтовкой и мог выстрелить просто так в совершенно неизвестного человека, который, как ему показалось, не так взглянул на фашистского приспешника, не говоря уже о тех, кто отказывался выполнять его бессмысленные приказы. О нем люди говорили: если за день, неделю никого не убьет, не напугает, ему будто чего-то в жизни не хватает.

Доходили трагические сведения из Шацка, Узды, Марьиной Горки: повесили нелюди столько партизан, расстреляли парней-подпольщиков, замучили семью тех, кто давал приют лесным борцам. Время от времени оккупанты заставляли женщин, детей работать: полоть, рвать лен, жать рожь, заготавливать корм для своих лошадей.

С 1943 года начали забирать людей из деревень для подневольных работ в Минске. В одну такую группу и попали Аня Зиновенко, Гелька Михайловская, Олька Бородина. Привезли девушек (а было им по 17-19 лет) на территорию бывшего военного городка “Красное урочище”, это нынешний микрорайон Уручье. Аню назначили за прислугу в квартиру к немецкой семье, уже в годах. Чем они занимались в белорусской столице, А. Пархимчик сейчас точно не вспомнит, однако помнит, что хозяин ходил в военной форме, возможно, служил в одном из образованных на оккупированной земле подразделений, дома бывал часто, даже посреди дня. Девушка убирала в квартире, чистила одежду, выполняла другие разовые поручения.

Жили девушки в казармах. Здесь питались-немецкие повара варили для бесплатных рабочих рук суп-баланду, выдавали на группу кастрюлю и пустые железные миски. Спали на двухэтажных армейских кроватях. После обязательных работ (а возвращались каждый от своих хозяев в разное время) оставалось у невольниц несколько свободных часов до отбоя – как в армии, в 10 вечера устраивалась перекличка. Покидать территорию казармы не разрешалось, а вот сюда гости могли заходить. За несколько месяцев таких работ появились у девушек знакомые, и парни стали приходить. Устраивались скромные вечеринки. Конечно, ни в какое сравнение с довоенными деревенскими гулянками, когда до утра танцевала молодежь под балалайки, пела, шутила, их нельзя было поставить, но хоть какая отдушина.

Постепенно немцы ослабили контроль за обитателями казармы. Прекратились вечерние переклички. После того как неожиданно для девушек пропала одна из них (говорили, что она убежала домой) и никаких карательных мер к остальным не принимали, решилась на такой же поступок и Анна. По дороге с работы не в казарму пошла, а на окраину города. Минуя посты, потихоньку и выбралась за пределы Минска, вернулась в родную деревню. И дома после ее никто не искал.

После войны пошла девушка работать в колхоз. Вернулся с фронта отец. Вскоре его направили на строительные работы в Минск, где разбирали разрушенные войной здания, возводили новые. Да недолго он помогал семье, через несколько лет умер от полученных на фронте ранений и тяжелой болезни.

…Знакомясь с судьбами людей того поколения (предвоенных лет, во времена войны, 40-50-е годы), не раз ловил себя на таком мнении: люди работали, воевали, выживали в неимоверно тяжелых условиях, порой совершенно не заботясь о собственном здоровье. Благодаря такой закалке, нередко жили дольше некоторых представителей современного поколения, что росли в тепличных условиях, созданных их же предками по принципу мы горевали, пусть хоть наши дети, внуки имеют все необходимое.

Анна вышла замуж в Красном Клине за механизатора Виктора Пархимчика. У него тоже непростая судьба. Отец погиб во время Финской войны. Во время Великой Отечественной он потерял и мать, ее сестру и дедушку – их фашисты убили и бросили в костер за то, что пошли в лес. Потом односельчане достали из пепелища косточки, останки захоронены на кладбище, что посреди недалекой деревни Ковалевичи в Пуховичском районе.

Сейчас Анна Никифоровна живет с дочерью Еленой. У нее трое детей, еще троих, как и ее мамочка, потеряла маленькими, после рождения. Пережив такое, вспоминая сейчас прошлое, женщина часто не сдерживается, пускает слезу…

Виктор СОБОЛЕВСКИЙ