Анна Ивановна Лычковская встретила войну в пятнадцатилетнем возрасте, поэтому многое осталось в памяти с тех тревожных дней.

Иван Кондратович Демидович из деревни Стальбовщина считался единоличником. Когда началась коллективизация, в колхоз вступать не спешил. Не хотелось отдавать в коллективное пользование нажитые собственной мозолью волоку земли, скот, лошадиную молотилку, другой инвентарь. Надеялся, что советская власть поймет: он – не враг, трудится на земле (единственный мужчина в семье, без наемных рабочих) не для того, чтобы обогатиться, а чтобы обеспечить безбедное существование, собрать на приданое четырем дочерям. Старшая, Валя, родилась в 1924 году, через год-Лида, еще через год-Аня, а затем и Александра. А еще в этом доме жили его жена Евгения Иосифовна, дед Кондрат и баба Анна.

В 1937 году всякие отговорки хозяина не вступать в колхоз в конце концов перестали действовать. Во двор Демидовичей пожаловали представители власти и объявили: все их имущество передается коллективному хозяйству, а семье необходимо покинуть деревню. Дальше от границы с Польшей. Повезло-не отправили в Сибирь или на север страны, куда попали многие “подкулачники” и “враги народа” из окрестных деревень. Деда и бабу, младших детей посадили на воз, довезли до железной дороги в нынешний поселок Энергетиков. Поезд высадил их на территории Осиповичского района.

Остановились в деревне Аминовичи. Отец устроился грузчиком при железной дороге-складывал на платформы бревна, другую древесину. Аня пошла в школу в Погорелое, в трех километрах. Однажды зимой, помнит, по дороге в школу так замерзла (ведь была в легкой одежде, другой не было), что не чувствовала адского ветра, мороза. Отмерз подбородок. Учительница отогрела девочку, укутала своим шерстяным платком и отправила домой.

До седьмого класса учеба была бесплатной, а дальше надо было платить. А откуда брать деньги? Пошла работать. Да зарплаты те были временные, незначительные. Жили на съемных квартирах, дед и баба в одной, остальные – отдельно. Пришлось несколько раз менять крышу над головой.

Накануне войны сестра Валя поехала в Минск, поступила на учебу в педучилище. В первые же дни Великой Отечественной, когда фашисты стали бомбить столицу, ей удалось покинуть горящий город и добраться в Аминовичи. Но и сюда пришли оккупационные власти. Установили свои порядки, начали делить бывшую колхозную землю. Но Демидовичей в довоенных списках здешних жителей не было. Что делать, как жить? «Возвращайтесь туда, откуда приехали», — посоветовал кто-то. Через двух женщин-немок, которые жили в деревне со времен Первой мировой войны, расспросили у новых хозяев, не остановят ли их в дороге. Те не гарантировали, но дали разрешение на выезд. Нанял Иван Кондратович подвода, и через несколько дней семья вернулась на Узденщину.

Но Стальбовщина встретила их не очень приветливо. Отобранный перед отъездом их дом передали райсоюзу, там обустроили магазин. Во время пожара сгорело несколько зданий, включая их дом. За страховку построили магазин в другом месте. Пришли немцы, магазин закрыли. Со временем кто-то повыдирал окна, двери, стояли одичавшие стены. Иван Кондратович на свой страх и риск перевез этот сруб на свою бывшую усадьбу, потихоньку собрал. Здесь и стали жить.

Непросто было прокормить семью из восьми человек. Отец, старшие девушки искали любой заработок, чтобы хоть кто помог, рассчитался припасами.

Летом деревенские дети ходили в лес за грибами, ягодами, травниками, носили их в Узду сдавать-продавать, — рассказывает Анна Ивановна Лычковская, ныне жительница нашего райцентра. — Однажды, насобирав немного пыльцы плаунов, отправились с подругой Верой в райцентр. Предполагали хоть немного заработать, обменять на соль. Да не получилась торговля-не работал в тот день приемный пункт. Возвращаемся домой ни с чем, а по дороге немцы останавливают. Перепугались, ведь столько всего об их зверствах слышали. Те проверили наши чайники с плаунами, сумки, карманы, не найдя крамолы, отпустили.

Как-то немцы остановились на постой в Стальбовщине. Разошлись по несколько человек по домам, и у Демидовичей появились квартиранты. Здесь была их кухня. Что-то в котлах варили, чаще – крупу, кашу с какой-нибудь подливой. Приходили сюда столоваться оккупанты, предлагали и детям что-то. Да девушки, обученные родителями, отказывались что-то брать из их рук.

В течение войны не раз заходили в дом к Демидовичам и полицаи, и партизаны, требовали или просили что поесть. Но, увидев стариков на покути и детей на печи, нередко покидали дом ни с чем.

Не раз пришлось пережить семье и тревожные минуты. В недалеком лесу Волчий хвост располагались партизаны. Как-то ехали через него полицейские в сторону деревни Островок, Узды. Партизаны прервали их повозки, начали стрелять. Погиб один Бобик из Стальбовщины. Второй убежал, добежал до Узды. Немцы хотели направить в деревню карательный отряд, и тогда бы постигла ее судьба Островка или Старины. Но тот полицай, что остался жив, отговорил оккупантов от такой операции, убедил, что это были не местные партизаны, а откуда-то издалека, ведь когда он бежал через Стальбовщину, там никого из “лесных бандитов” не было и люди говорили, что это пришлые.

А однажды наскочили на деревню так называемые белые халаты, — вспоминает Анна Лычковская. — Кто это был, мы точно не знали, но говорили, что не немцы. Возможно, прибалты, украинцы или помощники фашистов других национальностей. Славились они тем, что, наезжая в населенные пункты, жестоко расправлялись с теми, кто не подчинялся новым властям. Вот и в Стальбовщине им кто – то донес: в некоторых семьях хозяева на фронте, а в таких-сыновья в партизанах. Вывели они две такие семьи: и стариков, и детей — на улицу, стали готовить к расстрелу. Мы, девушки по 10—12 лет (и откуда смелость взялась, никто же нас тому не учил), вышли вперед, наперебой защебетали:

• Дяденьки, не стреляйте, они же ни в чем не виноваты. За что их убивать?

Так их и отпустили.

А на месте жертв могли оказаться и сами Демидовичи. Партизаны по дороге на операции к железной дороге в Колосово и на обратном пути нередко останавливались в их доме. Отдыхали, иногда рассказывали о своих походах. Стоило кому из недоброжелателей шепнуть…

Случались и обратные случаи, когда партизаны поднимали на штыки предателей, кто запятнал свое имя особым усердием в исполнении преступных приказов фашистов. Но ведь это были также чьи-то дети, рядом жили их родственники.

В дом к Демидовичам иногда заходил Вася Шишко из Литвы. Юношу, как и другую молодежь, могли отправить в Германию. Кто-то из его родни был в полиции, посоветовал и ему туда вступить. Не желая, принял такое предложение, а зайдя к Ане, с которой дружил, при родителях и прочей родне заявлял: «Если будут меня или тебя отправлять в Германию, мы быстренько распишемся, а женатых туда не берут». Но судьба распорядилась иначе. В Германию его не отправили. В июле 1944 года ушел на фронт, там и погиб.

Такая же судьба постигла Виктора, мужа старшей сестры Валентины. В годы лихолетья поженились они, жили в Могильно. После освобождения Беларуси пошел он добивать фашистов, да домой так и не вернулся.

Попал на фронт в конце войны и Иван Демидович. Через несколько месяцев приходит известие: пал смертью героя. Рыдала жена, плакали дед и баба, дети. А после победы вдруг возвращается Иван Кондратович в деревню. Оказалось, что в одном из боев его тяжело ранило. Подобрали его позже остальных, отвезли в санитарный батальон, оттуда-в больницу. Долечивался под Сталинградом. Напоминанием о том бою многие годы был искалеченный вражеским снарядом подбородок.

А дома опять начались неприятности. Пришлось покинуть потихоньку обжитый дом — его отобрали как самовольно занятый. Слепили печь в надворной постройке, там некоторое время и жили. Умерла бабушка, а затем и дед. В 1948 году пошла замуж Лида. Родители перебрались к старшей дочери в Могильно. Аня еще в 1945 году подружилась с Геннадием, парнем из Ершей. Его взяли в армию – семь лет отслужил на Балтийском флоте. Переписывались, а когда вернулся, создали семью. переехали в Узду, жили на квартире. Геннадий стал работать кладовщиком в строительной организации, а Анна брала на дом заказы вышивать. А после и она попробовала хлеба рабочей на стройке, на швейной и обувной фабриках – работала вплоть до 1993 года.

Мне 94 года, тяжело, все износилось, — словно исповедуется о прожитом Анна Ивановна. — Ничего особо не болит, но на ногах стоять не могу. За прожитую жизнь не стыдно. Слава богу, и вирус переживем. Лишь бы войны больше не было…

Виктор СОБОЛЕВСКИЙ, Сергей ШАРАЙ (фото)